Юлиан-отступник (Смерть богов) - Страница 1

К оглавлению

1

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Клавдий — Флавий — Юлиан, император.

Максим Эфесский, теург.

Саллюстий Секунд, префект Востока.

Виктор, полководец.

Орибазий, врач.

Елена, супруга Юлиана.

Арсиноя, патрицианка.

Евстафий, Пафнутий, Пурпурий, Марис — Епископы.

Памва, отшельник.

Артабан, перс.

Нагодарес, маг.

Великий Иерофант Елевзинских таинств.

Софисты, военачальники, воины, граждане, иеродумы, пресвитеры, дьяконы, монахи, женщины, девушки, дети.

ДЕЙСТВИЕ 1-ое:

картина 1-ая: Вилла Максима близ Эфеса;


картина 2-ая: Келья Елены.


ДЕЙСТВИЕ 2-е: Дворец императора в Антиохии.


ДЕЙСТВИЕ 3-е: Дафнийская роща.


ДЕЙСТВИЕ 4-е: лагерь Юлиана в Персии.


ДЕЙСТВИЕ 5-ое: там же.


354 — 363 по Р.Х.

ДЕЙСТВИЕ 1-ое. КАРТИНА 1-ая

Колоннада виллы Максима близ Эфеса. Справа — вход во внутренние покои, закрытый тяжелой завесой. Вдали море. Вечер. Максим за круглым мраморным столом разбирает древние папирусные свитки. Орибазий входит взволнованный.


Максим. Ты из города. Орибазий? Что нового в Эфесе?


Орибазий. Ничего. Христиане опять разрушают эллинские храмы. Артемидина святилища уж нет. Толпа сожгла его а сокровища разграбила.


Максим. Жалкие люди.


Орибазий. Я проходил по площади. Храм со всех сторон облепили монахи, точно большие черные мухи кусок медовых сот. Столбы дрожали, летели осколки нежного мрамора, казалось он страдает, как живое тело. Потом с пением молитв и хохотом толпа повлекла вниз по ступеням серебряное изваяние богини.


Максим. Презрим и покоримся. Богов не может оскорбить людская глупость.


Орибазий. Да… Когда-то Олимпийцы победили древних богов. Теперь новые боги победят Олимпийцев… Художники, ученые, поэты, любители эллинской мудрости, все мы теперь — лишние. Кончено.


Максим (тихо). А, если не кончено? Пока жив император Констанций, эллины обречены на молчание. Но он не вечен. Близок день — я предчувствую — когда на трон римских кесарей воссядет человек, который поведет нас к победе.


Орибазий. Нет, — кончено. Ты знаешь, о чем я думаю. Зачем ты обманываешь бедного Юлиана?


Максим. Он сам хочет быть обманут.


Орибазий. Учитель, скажи, кто ты? Как ты можешь терпеть ложь? Ведь я знаю, что такое магия… Вы сквозь раскрашенные стекла бросаете отражения на белый дым ароматов, а ученик воображает, будто перед ним видения богов.


Максим. Таинства наши глубже и прекраснее, чем ты думаешь, Орибазий, — для того, кто верит. Посмотри, разве природа, которой удивляется мудрость твоя, не такой же призрак обманчивый? Где истина? Где ложь? Ты веришь и знаешь. Я не хочу верить, не могу знать.


Орибазий. Неужели Юлиан был бы тебе благодарен, если бы знал, что ты его обманываешь?


Максим. Я даю ему веру и силу жизни. Ты говоришь — я обманываю. Пусть так. Если нужно, я обману и соблазню его. Я люблю Юлиана. Не оставлю его до смерти. Я сделаю его великим и свободным. (Встает и делает несколько шагов по колоннаде. Потом подходит к Орибазию и кладет ему руку на плечо). — Пойдем, Орибазий. Стемнело. Мне прислали из Гераклеополоса новые тайные свитки Трисмегиста. Я тебе покажу.


(Оба уходят. Входят Арсиноя и Юлиан в одежде послушника).


Арсиноя. Как хорошо… И ты хотел бы все это разрушить. Юлиан? Иди сюда. (Садятся на скамью). Я думаю много о том, что ты говорил… Был ли Александр, Филиппов сын, смиренным? А Брут, тиран и убийца? Что, если бы Брут подставлял левую щеку, когда его ударили по правой? Мне кажется, ты лицемеришь, Юлиан?.. Эта темная одежда не пристала тебе.


Юлиан. Чего ты хочешь, Арсиноя?..


Арсиноя. Я хочу знать, кто ты, Юлиан? Я не верю, что ты против Эллады, против меня. Скажи, что ты мне враг…


Юлиан. Арсиноя, зачем?..


Арсиноя. Говори все. Я хочу знать. Или ты боишься?


Юлиан. Через два дня я покидаю Эфес.


Арсиноя. Куда ты едешь? Зачем?


Юлиан. Письмо от Констанция. Император вызывает меня ко двору, может быть, на смерть. Мне кажется, я вижу тебя в последний раз.


Арсиноя (после молчания). Юлиан, ты веришь в Распятого?


Юлиан (взволнованно). Тише, тише… Что ты? (Оглядывается и говорит шепотом). Слушай, я говорю теперь то, чего и сам не смел сказать себе никогда. Я ненавижу Галилеянина. Но я лгал с тех пор, как помню себя. Ложь проникла в душу мою, прилипла к ней, как эта одежда проклятая к телу моему. Вот-вот задохнусь во лжи галилейской…


Арсиноя. Скажи мне все, друг: я пойму тебя.


Юлиан. Хочу сказать и не умею. Слишком долго молчал, Арсиноя, кто раз попался галилеянам в руки, — кончено, — как изуродуют смиренномудрые, так приучат лгать и пресмыкаться, что уже не выпрямиться, не поднять ему головы никогда. О, ненавидеть врага своего, как я ненавижу Констанция, — прощать, пресмыкаться у ног его по-змеиному, по-смиренному, вымаливать милости: «Еще годок, только годок жизни худоумному рабу твоему, монаху Юлиану; потом — как тебе и скопцам твоим, советникам угодно будет, боголюбимейший». О, низость…


Арсиноя. Нет, Юлиан, если так, — ты победишь. Ложь — сила твоя. Помнишь, в басне Эзопа, осел в львиной шкуре? А ты лев в ослиной, герой в одежде монаха. (Смеется). И как они испугаются, когда ты вдруг покажешь им свои львиные когти. Вот будет смех и ужас. Ты хочешь власти, Юлиан?


Юлиан. Власти… О, если бы один год, несколько месяцев, несколько дней власти, — научил бы я смиренных, ползучих, ядовитых тварей, что значит мудрое слово из учителя: «Кесарево — Кесарю»… Да, клянусь богом Солнца, воздали бы они у меня кесарево Кесарю… (Складывая руки крестообразно на груди). Но зачем обманывать себя? Никогда этого не будет… Я погибну. Злоба задушит меня. Слушай: каждую ночь, после дня, проведенного на коленях в церкви, над гробами галилейских мертвецов, я возвращаюсь домой, бросаюсь на постель лицом в изголовье, и рыдаю, грызя его, чтобы не кричать от боли и ярости. О, ты не знаешь еще, Арсиноя, ужаса и смрада галилейского, в которых, вот уже двадцать лет, как я умираю и все не могу умереть, потому что мы, христиане, живучи, как змеи: рассекут надвое — срастаемся. Прежде я искал утешения в добродетели мудрецов и теургов. Тщетно. Не добродетелен я и не мудр. Я — зол, и безумен и хотел бы быть еще злее, безумнее. Я хотел бы быть как дьявол, единственный брат мой. Но зачем, зачем я увидел тебя.

1